«Они вышли, Дальманн без надежды, но и без страха. Он подумал, переступая порог, что умереть в ножевой драке под открытым небом было бы для него счастьем. Почувствовал, что, если бы мог
выбрать или придумать себе смерть, он выбрал бы или придумал именно такую.
Дальманн крепко сжимает нож, которым вряд ли сумеет воспользоваться, и выходит в долину.»
Так что же это за мир, в который попал обычный библиотекарь? Почему он так похож на сон сумасшедшего? И почему этот мир сразу бросил герою вызов, смертельный и жестокий? Дело в том, что первозданное латиноамериканское пространство совсем не похоже на европейское или русское. Чтобы вы смогли его понять, разберем три основных понятия, пронизывающих истинно аргентинскую действительность.
«В и о л е н с и я » и л и п о - п р о с т у « н а с и л и е » - ц е н т р а л ь н а я и д е я латиноамериканского мира. Полная жестокости и крови история завоевания Америки и последующих войн за независимость от испанского господства сформировала особый тип мировоззрения у латиноамериканцев: латиноамериканский мир просто пропитан жестокостью. Излюбленный образ латиноамериканской литературы прошлых веков - противоборство героя и действительности, причем пространство буквально пытается убить, испытать на прочность персонажа. Он вынужден бороться за свою жизнь то с дикими зверями, то с другими людьми, то с самой природой. Выживает только сильный - именно этот закон объясняет тот вызов, который бросает герою Борхеса аргентинский Юг.
«Парень с узкими раскосыми глазами поднялся, пошатываясь. Стоя в двух шагах от Дальманна, он орал ругательства, будто боясь, что его не услышат. Он хотел казаться пьянее, чем на самом деле, и в этом крылась жестокость и насмешка. Не переставая сыпать ругательствами и оскорблениями, он подбросил кверху длинный нож, ведя за ним взглядом, поймал на лету и вызвал Дальманна драться.»
2. «Магический реализм»
Это понятие знакомо нам как литературное направление - в нем написаны, например, знаменитые «Сто лет одиночества» Маркеса. Однако этот концепт применим и к внелитературному миру - латиноамериканцы искренне уверены, что мир населен духами (например мертвых предков), сверхъестественными существами, да и просто полон чудес. Магическое и реальное неразделимы, грань между сном и явью очень тонка. Поэтому не стоит задаваться вопросом о том, каким образом аргентинскому библиотекарю в рассказе Борхеса удалось совершить путешествие в прошлое, да еще и умереть в нем. В Латинской Америке возможно и не такое.
«По сторонам дороги город распадался на пригороды; эта картина, а затем сады и дачи не давали Дальманну начать чтение. Он пытался читать, но тщетно; гора из магнита и джинн, поклявшийся убить своего благодетеля, были, бесспорно, волшебны, но немногим более, чем это утро и само существование.»
Истинное воплощение настоящей Аргентины, ее национальный тип - гаучо, образ, близкий по духу североамериканским ковбоям. Гаучо населяли аргентинскую пампу, были превосходными объезчиками лошадей, они же — герои народных романсов, образец смелости и силы. Это суровые люди, проводящие месяцы под палящим солнцем, перегоняющие стада, и неизменно готовые убить или быть убитыми за свою честь. Именно гаучо наш библиотекарь встречает в кабаке, и именно от него он принимает роковой вызов (вернее условное обозначение вызова) - брошенный под ноги боевой нож.
«Смуглый, сухой, с мелкими чертами, он как бы пребывал вне времени, в вечности. Дальманн с удовольствием разглядывал головную повязку, ворсистое пончо, длинные чирипа, сапоги из жеребячьей кожи. Застывший в углу старый гаучо, который показался Дальманну символом Юга (его Юга), бросил ему под ноги кинжал. Словно сам Юг решил, что Дальманн должен принять вызов.»
(Прочитать рассказ можно здесь - на испанском и здесь - на русском)